назад

Вот тоже не маловажная и уже порядком надоевшая тема. Вечная младшая сестра жизни – смерть. А что? Синоним моего имени. Почему бы и не написать?

 ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Все больше и больше в интернэте да и просто по жизни слышу: «Я так больше не могу… Я не хочу жить… Смерть – это мой покой и мое спасение» ну и тому подобное. Хорошее же спасение они выбирают. Лично меня это раздражает. Я считаю, что это глупо, безысходно, а кроме того – безрезультатно! Ничего не измениться в сущности, ничего не поправит, а сделает только хуже родными, близким, друзьям. Я уже не говорю о самом человеке-самоубийце! Ему то уж точно уже ничего не поможет. А как же страх?

Если позволите, я поведаю свою историю:

Когда-то и я действительно была на грани, так что я думаю, что имею право на осуждение: я пережила это. И каждый день иду по жизни делая свой выбор… Но об это потом, потому что это совсем другое и пока касается только меня и моей девушки.

Итак, я была у черты, и отделял меня лишь последний предсмертный рывок, а потом… А что потом? Вы знаете? Я нет. И уверенности никакой: где гарантия, что там лучше или легче? Вот-вот… Тогда меня остановили, не позволили, удержали. Но как до того, так и после того во мне жила лишь ненависть, малодушие, низость, и глубокая жалость к себе. Стало даже намного хуже, потому что к таким людям относяться с опаской, жалостью, и самое страшное – непониманием! Веди и в самом деле многие люди искренне не понимают того, что могли сделать человеку очень больно. Не вовремя брошенная фраза или даже интонация могут привести к фатальному исходу. В каждом человеке есть своя слабость, своя «Ахилесова пята», и для каждого можно найти слово, способное ранить точно в сердце, убить в человеке душу, волю… и самое главное – любовь.

Просто знайте, как бы не было плохо: время лечит все. Не верите? Но это правда, это единственная, непоколебимая истина. Забвение. Так и душевная рана постепенно притупляется.

Я замкнулась. Я много копалась в себе, перебирая и анализируя все, что случилось. Я искала свою защиту. Возвела километровые стены из холодного, расплавленного голубого стекла. Я привыкла никого не слышать и не видеть, есть только я. В тайне от себя я взрастила своего зверя-охранника, мой эгоизм, который однажды должен был выидти мстить. В сущности, разве плохо любить себя? Ненавидеть и призирать себя, жалеть и замыкаться – намного хуже. И вот я уже рисую маски: яркие, добрые, веселые и независимые; каждый раз их все больше и больше; каждое утро я беру с собой несколько: на все случаи жизни. Мне кажется, что была бы потрясающей актрисой. Мне казалось, что мои губы навсегда свело кривой и лживой улыбкой. Так я и жила, озлобленная и одинокая… и думала, что так будет всегда. Я смерилась с этой жизнью. И мне ве было безразлично: что жизнь, что смерть – все равно. Я тешила себя тем, что «умереть я всегда успею»… И ждала, что когда-нибудь она(смерть) придет за мной.

Я не знаю, что бы было со мной, если бы… Знаете ли, когда чего-то долго ждешь, оно приходит за тобой. Вот тогда вся жизнь окрашивается в совсем другие цвета.

Заплесневелый запах больничного матраца, бледные и напуганные лица соседей по палате, пустые глаза; тишина склепа; запах биологической смерти. «А почему мне должно быть страшно?», «ха-ха-ха! Да мне вообще безразлично!», «Я ничего не боюсь!», «Если я умру, значит она услышала меня, и мои страданья оборвутся…» - так я отвечала всем на вопросы и подбадривания, на слезы и жалость. А среди всей этой безысходности меня жутко раздражали Её глаза! Глаза полные надежд и мечтаний, полные любви, сострадания и счастья. Вот какие глаза у Нее были, у Смертницы, которой не на что было больше надеяться, времени которой жить осталось так мало, что никто не знал и не говорил сколько. А Она мечтала, верила, строила планы, шутила. Она ЖИЛА. И я Её за это ненавидела. Я много беседовала с Ней, когда становилось совсем тихо. Мне нужен был ответ лишь на один вопрос: «Чему ты рада?». «Я буду жить, я это знаю! Я в это верю. Потому что я люблю жизнь. Я люблю людей. Я хочу стать врачом. Я хочу помогать людям. Мне удалят опухоль, и я выпишусь отсюда. Я хочу посвятить свою жизнь жизни. Я только одного боюсь… Боюсь не успеть. Не успеть сделать чего-то очень важного. Я не знаю важного для себя или для других. Я боюсь, что моя жизнь будет напрасна»… Мы разговаривали часами. И Ее все не хотели оперировать. Ее опухоль росла. Начались метаморфозы. Ее не оперировали. Потом, когда Она не могла есть, ей было больно и Она улыбалась. Она продолжала верить и мечтать. А я убеждать себя в том, что я ее ненавижу. Я совсем не заметила, как ее мысли пустили корни под мою стену. Со временем я поняла, что Она – по-настоящему счастливый человек. Я Ее не жалела, да и зачем, я где-то глубоко в душе восторгалась Ею. Я увидела настоящую силу и волю. И мне было спокойно, когда я зло смотрела на Ее полные жизни глаза. Она была рада, когда меня повезли на операцию: «Ой! Завтра? Хорошо то как! Это значит и меня потом проперируют, а говорили, что специалиста нет. Вот видишь, как все хорошо!», - говорила она голосом полным счастья. А потом?

Белая хлопчатобумажная рубашка с пятнами не отстирывающейся вечно операционной крови на голом теле, жесткая каталка, пристегнутые руки, иглы в венах, в запястиях, уже измученных и распухших, почти прозрачных венах… я лежала и ждала своей очереди… предыдущая операция была сложной, она затянулась на два часа. Я была одна… Совсем одна, наедине со своими мыслями и … тайными страхами, молодыми побегами надежды под зеленым стеклом. Секунды превратились в часы, часы - в вечность. И вся маленькая, но не менее значимая жизнь начала мелькать перед глазами. Это трудно отогнать от себя такое. Где-то далеко слышался плачь отчаянный и последний. Медсестра бегала по коридору, отстукивая смертельный марш по кафельному полу. Я впервые поняла, что боюсь. Страх медленно выбрался из засады и подбирался ближе и ближе, обволакивая горло.

К тому моменту, когда за мной пришли, я была бледная как снег. Холодный операционный стол, трубки, слепящий свет, маски и белые халаты. Я лежала словно распятая, прикованная кожаными ремнями к столу. Раскинутые руки не было видно под бесчисленными аппаратами, капельницами, барометрами… Прозрачная кислородная маска. Я думала о том, что могу не проснуться. Что это возможно последний вздох, последнее, что видят глаза. Мне приказали считать, я не хотела, мне было страшно. Анастазиолог прикрикнул. «Один, два. Три…  Че-четыре… пяятььь…». Пустота.

Неужели смерть такая? Неужели ничего нет? Даже мыслей? Неужели душа тоже умирает?

Я сейчас действительно не знаю, что там, за гранью. Кроме того, я не хочу знать. Мне был дан второй шанс. Я буду ЖИТЬ. Я научусь любить жизнь. И просто ЛЮБИТЬ. Я не знаю, что сейчас с Ней, быть может ей не был дан такой желанный спасительный 2-ой шанс. Но я думаю, что та жизнь не была напрасной. Потому что многим людям Ее глаза подарили надежду и вселили волю к жизни.

С тех пор прошло всего два года. Но они стоят всей моей «прошлой» жизни и даже больше. После осознания той Темноты, я стала видеть оттенки. Черное и белое размылось, черного и белого – больше нет. Потому что нет ничего абсолютного. И ничего вечного.

Х@рук@ copyright

назад